«Принцесса О-Цуру» — так называется спектакль по мотивам японских народных сказок, которым Арзамасский драмтеатр порадует своих юных зрителей к новогодним праздникам.

— Это красивая история, случившаяся как раз перед Новым годом, — объясняет выбор пьесы главный режиссер театра, заслуженный артист Карелии А. Кулиев. — Почему японская? Сказки народов мира очень интересны, у меня есть мечта поставить целую цепь народных сказок. Много занимательных сюжетов и у народов нашей страны: мордовские, удмуртские, карельские, татарские, якутские… Мы в прошлом году успешно поставили «Дочь пурги» — она и к новому году подошла, и обогатила репертуар — это и своеобразные костюмы, и вечная мерзлота, и совершенно другое восприятие мира. Очень надеемся, что наша «Принцесса О-Цуру» будет интересна и детям, и взрослым, которые с ними придут.

В японской мифологии господствует культ чудес, культ красоты природы — и особое к ней отношение. Первая и безусловная ценность у японцев — семья, почитание стариков и детей. Такова многовековая традиция. Свои взгляды в Японии и на воспитание. В этой сказке родитель сделал ошибку — и зрители смогут увидеть, во что это вылилось. Но, как и в любой народной сказке, восторжествует все же добро и справедливость.

«Принцесса О-Цуру» — постановка не только для Нового года, эта сказка и дальше будет в репертуаре театра, она примет участие в фестивале детских спектаклей. Здесь будут яркие костюмы, экзотические прически, непривычный способ игры. Актерам приходится усиленно работать, в частности, над интонацией персонажей, ведь интонация играет особую роль в японской драматургии. А балетмейстер Г. Удот старается воплотить на сцене всю специфику японского танца и пластики — мужские почтительные позы, женские бисерные шажки…

— В этой постановке мы стараемся по задаче режиссера выразить культуру Японии в свете нашего понимания, наших ассоциаций, — говорит она. — Танец в этой культуре — как особый язык, где каждое движение что-то означает, и мы стремимся максимально передать движениями тела красивое музыкальное сопровождение.

Яркая, праздничная премьера намечена на 24 декабря. Есть в новогоднем репертуаре театра и спектакль по мотивам русских народных сказок «Морозко», и другие детские постановки, с успехом прошедшие на нашей сцене. И, конечно, ребят ждет веселое новогоднее представление у елки и самая настоящая мастерская Деда Мороза.

Тоска по Князю, или Ватерлоо Марьи Александровны

Из всех произведений Достоевского выбор для инсценировки в провинциальном театре именно этой повести закономерен. В основе сюжета — провинциальный анекдот, происшествие в маленьком городе, что близко и понятно зрителю (почти про него); при этом классическое и удобное для постановки единство места, времени и действия, яркие характеры, психологически развернутые автором (есть где развернуться и актерам), динамичная интрига, наконец. Это самая популярная вещь Достоевского для театра. Выбор верный и для возможного коммерческого успеха, и для привлечения искушенного зрителя, который любит «спектакли со смыслом». Но выбор и обязывает. Достоевский на сцене — это или глубина мысли и обнаженность души до самой бездны, или смелость театрального эксперимента, или точное попадание в образы и замысел писателя. И надо отметить, что спектакль А. Кулиева сделан аккуратно, почти бережно по отношению к тексту повести. Поражает почти полное соответствие некоторых актерских работ описанию образов этих персонажей у Достоевского. По точности попадания я бы отметила четырех актеров: Н. Тешину (Мария Александровна Москалева), М. Польдяева (Павел Александрович), М. Денисова (Князь К.) и Е. Керзину (Софью Петровну Карпухину).

«Марья Александровна Москалева, конечно, первая дама в Мордасове, и в этом не может быть никакого сомнения» — кажется, что это самое первое предложение повести становится для режиссера и ключом к образу героини, и архитектурным центром спектакля, вокруг которого выстраивается и сама сценография (художник-постановщик В. Ширин). Чего стоит совпадение цвета платья Марьи Александровны со всеми тканевыми частями сценического интерьера: основной темно-красный покрой платья перекликается с цветом боковых портьер, а его ярко-красная отделка — с цветом центрального вертикального занавеса, который нервно взметается вверх и срывается вниз при появлении того или иного героя. А вслед за сценографией на Марье Александровне замыкаются и хореографические этюды (балетмейстер Г. Удот), и траектория перемещений персонажей (между красным платьем Мордасовой и алой портьерой). Все приводится в движение Марьей Александровной. «Марью Александровну сравнивали даже, в некотором отношении, с Наполеоном», — пишет Достоевский. А А. Кулиев делает ее не только Наполеоном, вручая актрисе (Н. Тешиной) атрибут Бонапарта — женский вариант знаменитой треуголки, но и страстной, неукротимой Кармен. Всего лишь несколько упоминаний об Испании в повести, а режиссер их подает как мечту героини, развивает в целый характер (гордость, независимость, нетерпимость и упрямство). О, Кармен! О, Испания! Вот где глубинные мотивы поступков главных героев. Тоской по высоким страстям, благородным порывам проникнуты все их монологи. Им так хочется быть чище, умнее, выше, великодушнее, чем они есть. Они обманывают и интригуют, прикрываясь высокими целями, большими страстями. Как тонкий психолог Москалева вдохновенно уговаривает дочь Зину обманом выйти за престарелого князя, чтобы разом спасти несколько жизней (дочери, князя и больного чахоткой бывшего жениха): «Обман простителен для спасения человеческой жизни… Все на свете можно сказать благородным образом. Твоя мать не будет учить тебя неблагородному. Зина, ты сделаешь это для спасения жизни его, и потому — все позволительно!» Марья Александровна вся — просто жажда подвига и битвы! Это главное, за что сам Достоевский, а вслед за ним режиссер и актриса любят свою героиню, за что делают ее именно героиней, возвышающейся над толпой провинциальных сорок и ворон. И эта русская, а вовсе не испанская жажда, задыхаясь от пошлости и обыденности, так уродливо нашла себе выход в бесконечных битвах за первенство в провинциальном бомонде. Самый «великий и смелый проект» Марьи Александровны — на самом деле верх подлости: «выдать дочь за богача, за князя и за калеку, выдать украдкой от всех, воспользовавшись слабоумием и беззащитностью своего гостя, выдать воровским образом».

Но героическое начало Москалевой есть и в ее дочери Зине (актриса Е. Главатских). Конечно, режиссер не дает нам в отличие от Достоевского увидеть и ее жажду подвига, и, главное, способность к нему. Ее любовная история лишь упоминается в монологах матери, и в финале спектакля герой ее сердца так и не появится. А Зина способна не только к подвигу-борьбе, но и к подвигу-жертве. Режиссер же оставляет ей лишь возможность показать нам подвиг публичного раскаяния, что для провинциального Мордасова просто неслыханно. Но этот подвиг выглядит фальшиво, потому что на него оказывается способен и Павел Александрович Мозгляков. «Что же такое Мозгляков? — читаем мы у Достоевского. — Правд — молод, недурен собою, франт, полтораста незаложенных душ, петербургский. Но ведь, во-первых, в голове не все дома. Вертопрах, болтун, с какими-то новейшими идеями!» Именно такого болтуна, вертопраха и франта играет М. Польдяев. Он порхает по сцене как петербургский Хлестаков, манерничает, принимает картинные позы, подслушивает, ломает руки от отчаяния, мстит любимой женщине, выставляет ее на всеобщее осмеяние. И после всего этого нельзя поверить в искренность его самобичевания, а без реализованного в спектакле финала повести и в искренность монолога Зины. Молодые герои просто упиваются надрывом публичного раскаяния, потому что это благородно, потому что хоть на мгновенье, но это возвышает их над провинциальной толпой интриганов и сплетников. Они, как и Марья Александровна, заражены этой тоской по благородному. Но это пока только игра в благородство.

Есть еще один интересный персонаж в спектакле — полковница Софья Петровна Карпухина, которая вроде бы не очень нужна для развития сюжета и которая во втором действии, неожиданно врываясь в дом Москалевой и останавливая ход событий, «съедает» драгоценное сценическое время своим пространным монологом. Зритель не может не аплодировать актрисе, играющей ее (Е. Керзиной), потому что это монолог-надрыв, монолог-обнаженный нерв, чистая правда. Это даже не фарс, а грань трагикомедии. Но рядовой зритель не очень понимает, зачем нужен этот монолог подвыпившей полковницы. А вот начитанный зритель догадывается, что именно во время этого монолога на сцену вышел подлинный Достоевский. Софья Петровна — персонаж именно его мира, не поддающийся никакой иной интерпретации, подобно Мармеладову и череде других униженных, оскорбленных, опустившихся и бунтующих в своем подполье. Это единственный в спектакле персонаж, который говорит правду, говорит правду, потому что пьян, потому что в надрыве, потому что завтра все забудет. Неважно, что говорит Софья Петровна, кого и за что обличает. Глядя на нее, мы понимаем, что она одна сейчас здесь настоящая, без игры в благородство, пьяная, опустившаяся, мерзкая, какая и есть по сути, как и все остальные, но разукрашенные благородством манер, речей и нарядов. Это и нам — обличение, и нам — укор.

Но Софья Петровна — плоть и кровь мордасовского мира. А вот герой М. Денисова (Князь К.) — по словам самого Достоевского, «единственная серьезная фигура во всей повести», это герой не от мира сего. Про «единственно серьезную фигуру» — это, конечно, парадоксальное заявление, потому что на самом деле князь — это самый комичный персонаж: молодящийся старик в парике и с клееной бородкой мило картавит и растягивает слова, путает имена, события, явь и сон. Денисов играет его симпатично и трогательно. И смешно. Зритель постоянно улыбается, глядя на него. Так в чем его серьезность? «А что такое князь для нашей русской жизни?» — вопрошал режиссер А. Кулиев студентов-филологов в марте на встрече-диспуте об актуальности постановки «Дядюшкиного сна» в арзамасском театре. «Князь — родословная, — отвечали те. — Богатство». «Князь — столп русского государства, — возражал им режиссер. — Князья — это то, откуда пошла Русь, ее правители и защитники. А князь в «Дядюшкином сне» — это образ уходящего времени». А у Достоевского Князь — еще и рыцарское начало, воплощение истинного благородства. Не случайно Зине удается окончательно очаровать князя, исполнив для него старинный французский романс, «в котором много рыцарского». (В постановке звучит романс «В лунном сиянии», причем звучит под фонограмму, что делает все исполнение искусственным, играет в минус образу героини, хотя мотив дороги и тройки в романсе выступает композиционной скрепой с хореографическими эпизодами мчащейся тройки в самом спектакле). Настоящего князя мы еще увидим у Достоевского в «Идиоте», это лишь робкие подступы к князю Мышкину, Князю Христу. Князь К. — это вырождающаяся идея «князя», а значит уходящее понятие чести, благородства и духовности. У Достоевского в повести князь умирает, и на смену поколению князей приходит поколение генералов и чиновников — Зина выходит замуж за генерал-губернатора. Однако князь в спектакле А. Кулиева не умирает, просто уходит, сняв свой моложавый маскарад, на мгновение прозревший и поумневший. Не знаем мы и дальнейшую судьбу Зины и Мозглякова. Мы присутствуем лишь при финале битвы при Ватерлоо Марьи Александровны. Но Москалева все же не Наполеон. «Отчего, скажите, — спрашивает рассказчик в повести Достоевского, — у Наполеона закружилась наконец голова, когда он забрался уже слишком высоко? …испугался наконец своей собственной высоты и вспомнил свое настоящее место. Отчего у Марьи Александровны никогда и ни в каком случае не закружится голова, и она всегда останется первой дамой в Мордасове?» Вот и сейчас, несмотря на полное поражение, она не раздавлена, ее главный подвиг еще впереди. И кружит она в танце с мордасовскими сороками-воронами и уводит всю стаю за собой. А Князь… может быть, он вновь в дороге, может быть, он на пути в пустынь к монаху Мисаилу, и вовсе не вываливался из кареты, а все это был лишь сон. И вся Россия — лишь сон, лишь ожидание своего Князя.

Вчера театр драмы открыл свой сезон постановкой «Дядюшкин сон» по повести Ф. Достоевского, премьера которой состоялась в середине мая.

Как сказал главный режиссер театра А. Кулиев, выбор Достоевского не случаен, потому что труппа хочет радовать арзамасского зрителя классикой, именно поэтому сразу после «Дядюшкина сна» на сцене учреждения культуры, 21 сентября, еще одна «классическая» премьера — обновленный «Дон Жуан в Севилье» (см. «Н» от 28 июня).

— Планировать что-то новое всегда трудно, тем не менее, мы стараемся работать и на перспективу, — сказал А. Кулиев. — В начале ноября нашу труппу ждут в гости в Муроме с постановкой «Ромео и Джульетта», поэтому сейчас много работы над восстановлением спектакля. Есть задумка поставить пьесу, где будут задействованы пять актеров — мастеров сцены. Тему «классики» продолжит «Мещанин во дворянстве» Мольера, а любителей современных произведений мы намерены порадовать комедией «Смешные деньги».

Не забыли здесь и о самых маленьких зрителях — к Новому году творческий коллектив театра готовит красивую сказку на тему японского фольклора «Принцесса Оцуро». Кстати, в этом сезоне детей и родителей ждет сюрприз — во время всех детских спектаклей (до или после) в фойе будут проходить игры, мастер-классы развивающего характера. Так что скучать детворе не придется.

Впервые на арзамасской сцене.

Многие наши деятели культуры отмечают, что в последние десятилетия театры в России озабочены прежде всего финансами. Публику заманивают, потакая ее неизменным вкусам, а они часто характеризуются как «ниже плинтуса».

В СМИ театроведы-профессионалы соревнуются в восхвалении подобного «авангарда», называя его победами «нетрадиционной ориентации» современного театрального процесса. Восхищаются «попсовым» Достоевским, «перекуреченным» Чеховым или Шекспиром. Режиссеры отрекаются от якобы «устаревшего» опыта знаменитого Станиславского, возносят себя над вершинами великих достижений отечественного психологического театра. «Возьмем «Руслана и Людмилу», «Евгения Онегина». Что там происходит в этих новых постановках? — негодует, например, народный артист России актер МХАТа им. М. Горького Ю. Горовец. — Пьяная Татьяна пишет письмо Онегину. Людмила лежит на массажном столе в притоне у Черномора, массажист ее трет, а она арию поет. Ленский стреляет по пьянке». Как говорится, нарочно не придумаешь… Причем классику — русскую и зарубежную — так «возлюбили», что спектакли превращают в развратный эпатаж с матом («раздеть актера, облить его чем-нибудь»), в кощунство над чувствами верующих, русским языком, Россией и ее народом.

Поэтому радостно поделиться с читателями, что майская премьера под занавес сезона театра драмы нашего города «Дядюшкин сын» по одноименной повести Ф. Достоевского далека от вышеотмеченного беспредела. Гениальная проза писателя всегда считалась «театральной», драматичной (кстати, начинал он писать именно с пьес, которые не получались), хотя сам автор относился к этому с недоверием. В наше время проза Достоевского торжественно покоряет сцены во всем мире (я уж не говорю о давно известных шедеврах киноискусства по его романам «Преступление и наказание», «Идиот» и др.). Поставить Достоевского — это показать и доказать жизнеизвестность и достойный профессионализм всей театральной труппы. Вот это и произошло на премьере нашего театра.

Начнем с того, что режиссер-постановщик заслуженный артист Карелии А. Кулиев годами работал над своим сценарием спектакля, бережно переводя 100-страничный текст повести в театральную версию. Главное — сохранить образное Слово Достоевского, глубину и трагический оптимизм его философской мысли. Это получилось, но было бы недостаточно, если бы как режиссер Кулиев не знал своих актеров, кто и на что из них способен. А ведь их в спектакле около двух десятков! Большинство — молодежь, и чувствуется, что режиссер упорно потрудился с ней еще и как педагог, чтобы добиться должного уровня художественной культуры всего представления.

«Дядюшкин сон» в подзаголовке отмечен как «фарс в двух действиях». И такой выбор жанра оказался беспроигрышным, поддержан и азартно исполнен всеми создателями премьеры. И вот почему. Фарс (от «лат. farcio — начиняю») — один из древних видов (с XIV в.) общеевропейского веселья в народно-площадном театре, основанном на массовых обрядах и играх. В каждой стране он имел свои особенности. Так, в России всегда любили его популярную разновидность — водевиль. В сюжетный розыгрыш фарса обязательно включали («начиняли») комедийно-бытовое шутовство, всевозможные недоразумения, гротеск до карикатуры. Зрители с восторгом встречали и эпизоды — вставки с плясками, клоунадой, даже драками, женскими дрязгами — перепалками, остро-злободневные сатирические куплеты с обличением жадности, лицемерия, ханжества, предательства и других всевозможных пороков людей. От актеров это требует разных от природы талантов. От музыкального оформления — звукового варианта-переклички со всем внутренним движением содержания, от балетмейстера — виртуозного владения танцевальными жанрами. Фарсовый сюжет — обычно свадебно-жениховский с подчеркнутой социальной типологией героев и их положением в обществе.

Действие «Дядюшкина сна» (в подлиннике повесть опубликована в 1859 г.) происходит в патриархальном губернском городе Мордасове и имеет подзаголовок «Из мордасовских летописей». Это вечная и всегда современная семейная драма. Она и сейчас понятна каждому зрителю. Амбициозная до самоупоения мать Мария Александровна Москалева считает себя первой леди города (ее исполняет Н. Тешина). Умно-жестоким планом хочет насильно выдать замуж гордую красавицу-дочь Зину (Е. Митясова) за дряхлого старика. Зато — князя и с богатством. Как ее дом тогда аристократически вознесется над затхлым бытом Мордасова! Но муж — тормоз: Зина в депрессии от несчастной любви к бедному учителю, что по материнским понятиям позорно. А учитель неизлечимо болен туберкулезом, лежит при смерти. Будущего нет. Никчемный отец-пьяница Афанасий Матвеевич (Д. Каленов) дочери не помощник. Он рабски подчинен своей жене. Это фарсовый недотепа. За «провинности» женушка нещадно его бьет и таскает за волосы.

Около Зины увивается легкомысленный (это вначале) вертопрах Павел Александрович (М. Польдяев). Как же он старается, чтоб заполучить сразу «два в одном» - и первую невесту в Мордасове, и наследство полубезумного дядюшки- князя! Родственник долго не протянет — и тогда фарсовый проходимец будет победителем. Мать изо всех сил пытается убедить дочь, чтобы она стала богатой княгиней. Тогда она якобы сможет помочь своему возлюбленному. Ведь князь-то долго не протянет, а деньги -то останутся, на них можно вылечить учителя. И дочь постепенно соглашается на жертвоприношение. Князь, сраженный красотой невесты, согласился на брак немедленно. Однако хлыщ Павел Александрович не дремлет, изобретательно доказывает дядюшке, что его решение — всего лишь сон, сновидение, романтическая мечта. Хитроумная мать терпит фиаско, а князь должен уйти в мир иной на пути в монастырь.

Мать и дочь в постановке А. Кулиева — внутренняя пружина сценического конфликта в его классическом триединстве: сначала категорическое неприятие циничного предложения матери, затем вынужденное смирение-согласие, а под конец - крещендо-разоблачение порочного замысла.

Темпоритм спектакля выстроен так, что напряжение (а значит и зрительский интерес) нарастает от сцены к сцене. Начало-пролог удачно подан как заявка на последующее фарсовое веселье. Князюшка торопится в свое имение Духаново, а кони — это тоже герои, на скаку вытряхнули его из повозки в снег, кувырком, в метельную муть. Смех да и только! И это воспринимается как предвестие будущего «наказания» героя за старческое сластолюбие, восхищение «фигурками», «ножками», томление «романтикой романса».

В князя К. актер Ю. Рослов перевоплощается просто неузнаваемо (другого исполнителя М. Денисова, видимо, посмотрим осенью). Его герой — кукла, манекен, гротескный персонаж уродливой внешности и нравственности. Его лицо — безликая карнавальная маска с тонкими усиками. Но надо суметь показать, что когда-то он был человеком. Смена париков, тембр голоса, выверенная жестикуляция — все работает на этот образ Рослова. А когда по просьбе такого жениха Зина исполняет романс «В лунном сиянии…», зал затаил дыхание от пронзительной чистоты страдающей души. Вообще, музыкальное сопровождение, созданное А. Тарасовым, — не описать. Надо слушать, чтобы понять, насколько, казалось бы, известные мелодии уместны и созвучны происходящей на сцене любовной драме.

Подчеркну, что в спектакле много каких-то неожиданных деталей и находок в костюмах, сценографии и всего оформления (художник-постановщик заслуженный работник культуры РФ В. Ширин, художник по свету — П. Пятунин). Не нужен отвлекающий историзм происходящего. Сцена превращается и в домашние покои, гостиную, дорогу, снежное поле, на котором так резво-молодо пляшут и скачут кони (их изображает целая группа актеров). Даже метель «настоящая»! Появляется на потеху зрителей муж Москалевой Афанасий Матвеевич, с длиннющими, как у таракана, усищами и волосами — целым овином на голове, так что жене уж очень удобно его колошматить. Фарс есть фарс, все смеются.

А вот запоминается сцена, когда героиня-мать предвкушает свою победу и водружает на голову красную шляпу-триумф Наполеона. А какое платье у Марии Александровны! Расчетливая, злая и проницательная одновременно, интриганка мечется по сцене как «красный фонарь», убеждая дочь продать свою девичью честь. Актриса Н. Тешина блестяще ведет свою роль. Возникает даже опасение, как бы она, не дай Бог, не сбилась в до невозможности взвинченных монологах! Можно поздравить наш театр, что в труппе есть такая высокопрофессиональная актриса — выпускница Российской академии театрального искусства. Очень понравилась слаженная игра каркающей «птичьей стаи» пошлячек-завистниц из мордасовской «вороньей слободки». Популярные актрисы нашего театра безупречно, несколькими репликами, создают запоминающиеся образы — каждый из них в своем обличье и «ндраве» (Е. Керзина, Е. Лупачева, И. Алисова, Т. Хлопкова, Е. Стребкова, Н. Терентьева).

Истинное удовольствие получает зритель от результата работы балетмейстера Г. Удот. Лихой танец-клоунада, который исполняет молодой персонаж Казачок, такой «прыгунчик», что не сразу поймешь — это была С. Линькова. А мечту князя, девицу, В. Селеменова так изящно воплощает на пуантах, как будто только что пришла из балетной школы.

Однако, пожелания на будущее. Премьера — это ведь и финал закулисных репетиций, и одновременно начало будущих взаимоотношений со зрителями. Ради них все и происходит на сцене. Поэтому даже хороший спектакль часто нуждается в доработке и совершенствовании. Так, очень способная актриса Е. Митясова (судя по другим спектаклям), видимо, переволновалась на премьере. Ее образ Зины получился несколько статичным. В начале сюжета как-то мало проявляется ее затаенная трагедия безутешной любви.

И еще. Инородным, до скучного шаблона, воспринимается включение песенки о России. Зачем? И так ясно, что речь идет об «этой стране»… Зато уходит острота философской мысли Достоевского о том, как добро и зло вечно борются в сердце человеческом. Театр драмы в Арзамасе почти столетие считается одним из центров создания культурного пространства всего города и района. И на этот раз хочется верить, что после такой впечатляющей премьеры у зрителей появится не только желание еще раз ее посмотреть, но и взять в руки том Достоевского, не спеша прочитать его повесть - настоящий шедевр русской словесности.

Только-только в Арзамасе закончился театральный сезон, а труппа продолжает находиться в творческом процессе — репетирует спектакль с рабочим названием «Дон-Жуан в Севилье», премьера которого планируется в сентябре.

— Я возглавил театр в 2010 году, как раз в тот момент, когда произошло объединение театра драмы с оперным, следовательно, в труппу влились новые актеры с профессиональным музыкальным образованием, — говорит главный режиссер театра драмы А. Кулиев. — Именно тогда и был впервые поставлен музыкальный спектакль о Дон-Жуане, которую очень тепло принял арзамасский зритель. К сожалению, мы его не отыграли полностью, то есть было всего-то около восьми постановок. Но так получилось, что на данный момент из четырех, как говорят, поющих актеров того состава на сегодня осталась одна Т. Хлопкова, поэтому мы решили не восстановить спектакль — я подчеркиваю эту мысль — а поставить новый с сохранением прежних декораций и художественного оформления. Тем более, что за эти шесть лет труппа на 40-50% обновилась — пополнилась молодыми кадрами.

Доказательством сказанного стали несколько эпизодов музыкального спектакля, первыми зрителями которых стали корреспонденты местных СМИ. По мнению А. Кулиева, «театр держится на молодом сердце», потому что энергия, молодость — одна из самых важных его составляющих, даже если актер уже в возрасте и многого достиг, все равно душа у него обязана оставаться юной. Без молодых сил любой театр захиреет.

— Труппу пополнили четыре молодых актера — Д. Лавров, В. Селеменова, А. Кистерев, А. Кочетова, которые уже принимали участие в массовых сценах в «Дядюшкином сне», — добавил режиссер. — Пусть не все они делают профессионально, но у них огромное желание играть. Надеюсь, что арзамасскому зрителю, который отличается музыкальным вкусом, наша постановка придется по душе. И в ней смогут себя показать и старожилы театра, и молодые.

Кстати, после разговора с А. Кулиевым мы пообщались с новыми членами труппы — ребятами из Костромы. Они признались, что в Арзамасе их встретили тепло, они сразу влились не только в коллектив, но и в рабочие моменты. О том, что молодые люди — натуры творческие, говорит тот факт, что себя они решили преподнести для встречи со СМИ в форме театральной миниатюры, разыгранной на сцене перед фото- и видеокамерами. И хотя мечты у них разные (например, кто-то хочет «примерить на себя» образ Настасьи Филипповны из «Идиота»), всех объединяет одно — желание играть.

В новом спектакле режиссер А. Кулиев соединил несоединимое.

Премьера премьеры – наверное, эту тавтологию можно считать оправданной, если говорить о спектакле по Ф. Достоевскому, которого впервые поставили в театре драмы нашего города. О «Дядюшкином сне» говорили много. Честно говоря, было смутное чувство сомнения – получится ли воплотить на сцене произведения русского гения. Но результат превзошел ожидания – спектакль не просто понравился, он вызвал восхищение – и работой режиссера, и мастерством актеров, которые выложились на все сто.

Да, язык у Достоевского сложный, но актеры так грамотно им владели, что эта тяжесть казалась легкостью – красивый певучий русский язык! Конечно, можно было бы коснуться сюжета. Инсценировка, которую написал режиссер, отличается от текста Достоевского, – у А. Кулиева князь-дядюшка остается жить, тогда как писатель его похоронил, нет в спектакле и счастливого (или несчастливого (!) замужества) главной героини Зины. Но все равно пересказ будет выглядеть бледно – спектакль нужно видеть. Видеть - и переживать, возмущаться, смеяться, грустить, жалеть! Собственно, всю гамму эмоций можно испытать на этом действе.

Говоря о спектакле, нельзя не сказать о блестящей работе режиссера, о его удивительных открытиях при работе с текстом Достоевского, реализованных в ряде эффектных сценических находок. Спектакль захватывает зрителя с первых же мгновений. Великолепная четверка актеров, которая воплощается то в слуг, то в лошадей с бубенчиками, вносит в действие особое чувство энергии. Представьте, вот сейчас, в эту минуту они, коренастые молодцы, - кони, которые несут Марью Александровну в деревню к мужу, а через несколько мгновений - уже слуги, которые развлекают доброго барина народной песней, пока он с наслаждением опрокидывает рюмочку водки после баньки. А как точно, всего двумя штрихами, выразил А. Кулиев психопатологическую сущность женского общества уездного городка Мордасова, где сплетни, зависть и чванство стали нравственной нормой. Дамы Мордасова вместо смеха издают странные звуки, похожие на карканье, создают целую симфонию птичьего грая, их наряды – не изысканные костюмы от искусных модисток, а развевающиеся при резких движениях лохмотья, которые сразу наводят на мысль о вороньих перьях и, следовательно, о скудоумии, духовной нищете их обладательниц. Вообще, образы коней-слуг и птичьей стаи гармонично уравновешивают друг друга и вносят балаганно-карнавальный дух в сложный сюжет Достоевского. Согласитесь, произведения Достоевского – это не развлекательное чтиво, даже разрабатывая детективные или водевильные сюжеты, он пишет о страшных трагичных вещах, и увидеть что-то легковесное со сцены в этом случае – нарушение зрительских ожиданий. Но! В версии Кулиева мы увидели соединение несоединимого!

Некоторые образы спектакля воспринимаются как отсыл режиссера к русским классикам: кони – к птице-тройке Гоголя, метель, символизирующая бесприютность русской души, – к Пушкину, а вот образ дядюшки – это своеобразное предупреждение современному обществу. И в этом актуальность Достоевского. Дядюшка в спектакле– гротескный образ полумертвого человека, особенно доходчивым для зрителя это становится, когда старичка-героя вывозят из темноты на свет – в белой рубашке, без парика и накладных усов. В нем все искусственное - от протезов ног до зубов, это почти мертвец, но еще дышащий мечтой о вечной молодости. Разве наше общество не создает условия для появления таких представителей старшего поколения, как дядюшка Достоевского?! Мы употребляем в пищу ГМО, синтетические продукты, человечество тратит колоссальные средства на способы омоложения. Но в финале спектакля дядюшка стоит на краю могилы, и произносит слова покаянной молитвы. У Достоевского мотив покаяния выражен в скрытой форме – дядюшка умирает по пути в монашескую пустынь. У арзамасского режиссера – на пороге «гостеприимного» дома Москалевой на него нисходит прозрение: «Господи! Зачем ты привел меня сюда?» - вопиет князь, когда перед ним открылась правда об обмане Марьи Александровны. А искренние слова раскаяния Зины, которая готова была выйти за него замуж по расчету, только усиливает общую покаянную тональность финала и переводит сюжет в совершенно другой регистр – конфликт разрешается катарсисом, просветлением.

Каков критерий удавшегося спектакля? У каждого поклонника театра свой, но один, с которым, пожалуй, согласятся все, - это желание его пересмотреть, желание снова окунуться в ту атмосферу, которая заставила и чувствовать, и размышлять. К «Дядюшкиному сну» хочется вернуться.

Совместный проект Арзамасского филиала ННГУ и театра драмы вылился в спектакль, который можно назвать гимном Победе.

В постановке «И память нам покоя не дает» (автор сценария — артистка театра драмы ведущий мастер сцены Е. Стребкова) приняли участие студенты вуза и члены профессиональной труппы учреждения культуры. Сразу сложилось ощущение, что на сцене нет актеров, а есть люди, которые через свое сердце пропустили все события военной поры и которые попытались донести всю гамму эмоций (боли, радости, восхищения) до зрителя. В исполнении молодых, жителей XXI века, свежо, по-новому звучали любимые произведения века минувшего — «Синий платочек», «Когда мы были на войне», «Белоруска и грузин» и др. Особенностью сценария можно считать и тот факт, что практически все стихотворения, прозвучавшие в постановке, стали открытием для зрителей. Ни один номер не оставил равнодушными гостей этой премьеры, среди которых были мэр Арзамаса Т. Парусова и главный редактор издательского дома «Нижегородская правда» сопредседатель нижегородского отделения «Народный фронт» Т. Метелкина.

Все мероприятия, которые в эти дни происходят в городе, глава муниципального образования назвала особенно важными, потому что «к сожалению, уходит поколение людей, кто помнил войну».

— К счастью, для молодого поколения слово «война» — это только иллюстрация в книге, картинка в кино, — отметила Татьяна Юрьевна, — но нам, взрослым, очень важно, чтобы память о тех событиях сохранилась в наших детях, чтобы они пропустили это через свою душу. И только тогда в сердцах молодых родится чувство сопричастности к той великой трагедии, и той великой Победе.

По словам Т. Парусовой, в этом году для акции «Бессмертный полк» арзамасскому МФЦ пришлось изготовить почти 400 фотографий, причем с этой просьбой обратились граждане, которые раньше не участвовали в подобной акции. Это свидетельствует о том, что возрождается интерес к прошлому.

— Как мама я стараюсь привить и своим детям чувство памяти, — добавила мэр. — Мы изучаем историю своей семьи — один дед у нас воевал, закончил войну в Праге, был награжден орденом Красной Звезды и медалью «За отвагу», другому пришлось пройти через трудовые лагеря в Германии, куда он был угнан подростком с Донбасса, а освобождали его американские войска. Очень хочу детям показать города воинской славы, мы уже побывали в Москве, Бресте, Минске. Ведь, согласитесь, одно дело прочесть про войну в учебнике, другое — «пощупать историю» своими руками, например, увидеть надпись на стене Брестской крепости «Мы умираем, но не сдаемся». Это производит сильное эмоциональное впечатление, которое, я надеюсь, мои дети пронесут через всю жизнь.

"Мы должны помнить, через что прошла наша страна и какой ценой нам далась победа", - сказала мэр города Арзамаса Татьяна Парусова.

Как сообщает отдел по работе со СМИ Арзамасской городской Думы, прошедший накануне совместный проект Арзамасского драматического театра и театра русской классики коллектива АФ ННГУ вызвал бурю эмоций в сердцах зрителей: студенты университета вышли на сцену в роли своих совсем юных прабабушек и прадедушек — таких, какими они были 76 лет назад, когда их жизнь и жизнь всего советского народа была навсегда омрачена сообщением Совинформбюро о начале Великой Отечественной войны. "И память нам покоя не даёт..." - так называется литературно-музыкальная композиция, поставленная руководителем театра русской классики и актрисой драмтеатра Еленой Стребковой.

"Мы должны помнить, через что прошла наша страна, должны помнить, какой ценой нам это далось, должны помнить каждого шестого арзамасца, который ушел защищать Родину", - прокомментировала значимость этого культурно-просветительского проекта мэр города Арзамаса Татьяна Парусова.

"Известные всем песни военных лет, пробирающие до мурашек стихи о войне и слёзы в душе и на глазах артистов и зрителей, - свидетельство того, что арзамасской молодёжь бережно и с преклонением относится к памяти своих дедов и к великой истории своего народа. Чтобы память сохранилась, важно пропустить её через свою душу и сердце. Такие проекты, как этот спектакль, дают возможность молодёжи испытать чувство сопричастности к трагедии своего народа и к его Великой Победе", - сказала мэр Арзамаса.

Арзамасский театр драмы и театр русской классики коллектива местного филиала ННГУ представили премьеру "И память нам покоя не даёт..." 5 мая 2016 года. Об этом сообщает отдел по работе со СМИ Арзамасской городской Думы.

"Эта литературно-музыкальная композиция вызвала бурю эмоций в сердцах зрителей: студенты университета вышли на сцену в роли своих совсем юных прабабушек и прадедушек — таких, какими они были 76 лет назад, когда их жизнь и жизнь всего советского народа была навсегда омрачена сообщением Совинформбюро о начале Великой Отечественной войны. Поставила спектакль руководитель театра русской классики и актриса драмтеатра Елена Стребкова", - говорится в сообщении.

"Мы должны помнить, через что прошла наша страна, должны помнить, какой ценой нам это далось, должны помнить каждого шестого арзамасца, который ушел защищать Родину", - прокомментировала значимость этого культурно-просветительского проекта мэр города Арзамаса Татьяна Парусова.

"Известные всем песни военных лет, пробирающие до мурашек стихи о войне и слёзы в душе и на глазах артистов и зрителей, - свидетельство того, что арзамасской молодёжь бережно и с преклонением относится к памяти своих дедов и к великой истории своего народа", - отмечается в пресс-релизе.

"Чтобы память сохранилась, важно пропустить её через свою душу и сердце. Такие проекты, как этот спектакль, дают возможность молодёжи испытать чувство сопричастности к трагедии своего народа и к его великой Победе", - считает Татьяна Парусова.

Уникальный театральный проект — во имя памяти каждого шестого арзамасца, ушедшего защищать Родину, прошел в Арзамасе Нижегородской области. Об этом сообщает отдел по работе со СМИ Арзамасской городской Думы.

Совместный проект Арзамасского драматического театра и театра русской классики коллектива АФ ННГУ вызвал бурю эмоций в сердцах зрителей: студенты университета вышли на сцену в роли своих совсем юных прабабушек и прадедушек — таких, какими они были 76 лет назад, когда их жизнь и жизнь всего советского народа была навсегда омрачена сообщением Совинформбюро о начале Великой Отечественной войны.

«И память нам покоя не даёт...» — так называется литературно-музыкальная композиция, поставленная руководителем театра русской классики и актрисой драмтеатра Еленой Стребковой.

«Мы должны помнить, через что прошла наша страна, должны помнить, какой ценой нам это далось, должны помнить каждого шестого арзамасца, который ушел защищать Родину», — прокомментировала значимость этого культурно-просветительского проекта мэр города Арзамаса Татьяна Парусова.

Известные всем песни военных лет, пробирающие до мурашек стихи о войне и слёзы в душе и на глазах артистов и зрителей, — свидетельство того, что арзамасской молодёжь бережно и с преклонением относится к памяти своих дедов и к великой истории своего народа.

"Чтобы память сохранилась, важно пропустить её через свою душу и сердце. Такие проекты, как этот спектакль, дают возможность молодёжи испытать чувство сопричастности к трагедии своего народа и к его Великой Победе", — считает мэр Арзамаса.

Наконец-то Федор Михайлович Достоевский с легкой руки режиссера Амана Кулиева впервые вступил на сцену Арзамасского театра драмы! И не робко конфузясь за свою старомодность, а влетел-таки на резвой тройке, пронесся огненным вихрем, пробурлил перед зрителями пестрым потоком крикливых дам. Разошлись кони, раскаркались вороны - и не остановишь: в театре премьера - «Дядюшкин сон»!

Из всех произведений Достоевского выбор для инсценировки в провинциальном театре именно этой повести закономерен. В основе сюжета - провинциальный анекдот, происшествие в маленьком городе, что близко и понятно зрителю (почти про него); при этом классическое и удобное для постановки единство места, времени и действия, яркие характеры, психологически развернутые автором (есть, где развернуться и актерам), динамичная интрига, наконец. Это самая популярная вещь Достоевского для театра. Выбор верный и для возможного коммерческого успеха, и для привлечения искушенного зрителя, который любит «спектакли со смыслом». Но выбор и обязывает. Достоевский на сцене - это или глубина мысли и обнаженность души до самой бездны, или смелость театрального эксперимента. И надо отметить, что спектакль А. Кулиева сделан бережно по отношению к тексту повести. Поражает почти полное соответствие некоторых актерских работ описанию образов этих персонажей у Достоевского. По точности попадания я бы отметила четырех актеров - Наталью Тешину (Мария Александровна Москалева), Михаила Польдяева (Павел Александрович), Михаила Денисова (Князь К.) и Елену Керзину (Софья Петровна Карпухина).

«Марья Александровна Москалева, конечно, первая дама в Мордасове, и в этом не может быть никакого сомнения», - кажется, что это самое первое предложение повести становится для режиссера и ключом к образу героини, и архитектурным центром спектакля, вокруг которого выстраивается и сценография (художник-постановщик Владимир Ширин). Чего стоит совпадение цвета платья Марьи Алексеевны со всеми тканевыми частями сценического интерьера: основной темно-красный тон платья перекликается с цветом боковых портьер, а его ярко-красная отделка - с цветом центрального вертикального занавеса, который нервно взметается вверх и срывается вниз при появлении того или иного героя. На Марье Алексеевне замыкаются и хореографические этюды (балетмейстер Галина Удот), и траектория перемещений персонажей (между красным платьем Мордасовой и алой портьерой). Все приводится в движение Марьей Александровной. «Марью Александровну сравнивали даже, в некотором отношении, с Наполеоном», - пишет Достоевский. А Аман Кулиев делает ее не только Наполеоном, вручая актрисе атрибут Бонапарта - женский вариант знаменитой треуголки, но и страстной, неукротимой Кармен. Всего лишь несколько упоминаний об Испании в повести, а режиссер их подает как мечту героини, развивает в целый характер (гордость, независимость, нетерпимость и упрямство). О, Кармен! О, Испания! Вот где глубинные мотивы поступков главных героев. Тоской по высоким страстям, благородным порывам проникнуты все их монологи. Им так хочется быть чище, умнее, выше, великодушнее, чем они есть. Они обманывают и интригуют, прикрываясь высокими целями, большими страстями. Как тонкий психолог Москалева вдохновенно уговаривает дочь Зину обманом выйти за престарелого князя, чтобы разом спасти несколько жизней (дочери, князя и больного чахоткой бывшего жениха): «Обман простителен для спасения человеческой жизни... Все на свете можно сказать благородным образом. Твоя мать не будет учить тебя неблагородному. Зина, ты сделаешь это для спасения жизни его, и потому - все позволительно!» Марья Александровна вся - просто жажда подвига и битвы! Это главное, за что сам Достоевский, а вслед за ним режиссер и актриса любят свою героиню, за что делают ее именно героиней, возвышающейся над толпой провинциальных сорок и ворон. И эта русская, а вовсе не испанская жажда, задыхаясь от пошлости и обыденности, так уродливо нашла себе выход в бесконечных битвах за первенство в провинциальном бомонде. Самый «великий и смелый проект» Марьи Александровны - на самом деле верх подлости: «выдать дочь за богача, за князя и за калеку, выдать украдкой от всех, воспользовавшись слабоумием и беззащитностью своего гостя, выдать воровским образом».

Но героическое начало Москалевой есть и в ее дочери Зине (Екатерина Главатских). Конечно, режиссер не дает нам в отличие от Достоевского увидеть и ее жажду подвига и, главное, способность к нему. Ее любовная история лишь упоминается в монологах матери, и в финале спектакля герой ее сердца так и не появится. А Зина способна не только к подвигу-борьбе, но и к подвигу-жертве. Режиссер же оставляет ей лишь возможность показать нам подвиг публичного раскаяния, что для провинциального Мордасова просто неслыханно. Но этот подвиг выглядит фальшиво, потому что на него оказывается способен и Павел Александрович Мозгляков. «Что же такое Мозгляков? - читаем мы у Достоевского. - Правда - молод, недурен собою, франт, полтораста незаложенных душ, петербургский. Но ведь, во-первых, в голове не все дома. Вертопрах, болтун, с какими-то новейшими идеями!» Именно такого болтуна, вертопраха и франта играет Михаил Польдяев. Он порхает по сцене, как Хлестаков, манерничает, принимает картинные позы, подслушивает, ломает руки от отчаяния, мстит любимой женщине, выставляет ее на всеобщее осмеяние. И после всего этого нельзя поверить в искренность его самобичевания, а без реализованного в спектакле финала повести и в искренность монолога Зины. Молодые герои просто упиваются надрывом публичного раскаяния, потому что это благородно, потому что, хоть на мгновенье, но это возвышает их над провинциальной толпой интриганов и сплетников. Они, как и Марья Александровна, заражены этой тоской по благородному. Но это пока только игра в благородство.

Есть еще один интересный персонаж в спектакле - полковница Софья Петровна Карпухина, которая вроде бы не очень нужна для развития сюжета и которая во втором действии, неожиданно врываясь в дом Москалевой и останавливая ход событий, «съедает» драгоценное сценическое время своим пространным монологом. Зритель не может не аплодировать Елене Керзиной, потому что это монолог-надрыв, монолог-обнаженный нерв, чистая правда. Это даже не фарс, а грань трагикомедии. Но рядовой зритель не очень понимает, зачем нужен этот монолог подвыпившей полковницы. А вот начитанный зритель догадывается, что именно во время этого монолога на сцену вышел подлинный Достоевский. Софья Петровна - персонаж именно его мира, не поддающийся никакой иной интерпретации, подобно Мармеладову и череде других униженных, оскорбленных, опустившихся и бунтующих в своем подполье. Это единственный в спектакле персонаж, который говорит правду, потому что пьян, потому что в надрыве, потому что завтра все забудет. Глядя на нее, мы понимаем, что она одна сейчас здесь настоящая, без игры в благородство, пьяная, опустившаяся, мерзкая, какая и есть по сути, как и все остальные, но в отличие от нее разукрашенные благородством манер, речей и нарядов. Это и нам - обличение, и нам - укор.

Софья Петровна - плоть от плоти мордасовского мира. А вот герой Михаила Денисова (Князь К.), по словам самого Достоевского, «единственная серьезная фигура во всей повести», это герой не от мира сего. Про «единственно серьезную фигуру» - это, конечно, парадоксальное заявление, потому что на самом деле князь - самый комичный персонаж: молодящийся старик в парике и с клееной бородкой мило картавит и растягивает слова, путает имена, события, явь и сон. Денисов играет его симпатично и трогательно. И смешно. Зритель постоянно улыбается, глядя на него. Так в чем его серьезность? «А что такое князь для нашей русской жизни?» - вопрошал режиссер Аман Кулиев студентов-филологов в марте на встрече-диспуте об актуальности постановки «Дядюшкиного сна» в Арзамасском театре. «Князь - родословная, - отвечали те. - Богатство». «Князь - столп русского государства, - возражал им режиссер. - Князья - это то, откуда пошла Русь, ее правители и защитники. А князь в «Дядюшкином сне» - это образ уходящего времени». Но у Достоевского Князь - еще и рыцарское начало, воплощение истинного благородства. Не случайно Зине удается окончательно очаровать его, исполнив старинный французский романс, «в котором много рыцарского». (В постановке звучит романс «В лунном сиянии», причем звучит под фонограмму, что делает все исполнение искусственным, играет в минус образу героини, хотя мотив дороги и тройки в романсе выступает композиционной скрепой с хореографическими эпизодами мчащейся тройки в самом спектакле). Настоящего князя мы еще увидим у Достоевского в «Идиоте», это лишь робкие подступы к князю Мышкину, Князю Христу. Князь К. - это вырождающаяся идея «князя», а значит уходящее понятие чести, благородства и духовности. У Достоевского в повести Князь умирает, и на смену поколению князей приходит поколение генералов и чиновников - Зина выходит замуж за генерал-губернатора. Однако Князь в спектакле Амана Кулиева не умирает, просто уходит, сняв свой моложавый маскарад, на мгновение прозревший и поумневший. Не знаем мы и дальнейшую судьбу Зины и Мозглякова. Мы присутствуем лишь при финале битвы при Ватерлоо Марьи Александровны. Но Москалева все же не Наполеон. «Отчего, скажите, - спрашивает рассказчик в повести Достоевского, - у Наполеона закружилась наконец голова, когда он забрался уже слишком высоко? ...испугался наконец своей собственной высоты и вспомнил свое настоящее место. Отчего у Марьи Александровны никогда и ни в каком случае не закружится голова, и она всегда останется первой дамой в Мордасове?» Вот и сейчас, несмотря на полное поражение, она не раздавлена, ее главный подвиг еще впереди. И кружит она в танце с мордасовскими сороками-воронами и уводит всю стаю за собой. А Князь... может быть, он вновь в дороге, может быть, он на пути в пустынь к монаху Мисаилу, и вовсе не вываливался из кареты, а все это был лишь сон. И вся Россия - лишь сон, лишь ожидание своего Князя.